Квартира на улице Советской пустует больше полугода: её хозяйка, Лариса Карповна, умерла в январе. 38 лет в квартире ничего не менялось.

Сперва семья жила на улице Богушевича – частный деревянный дом по левой стороне улицы, который строили староверы. Старовером был муж Ларисы Карповны, в 52-м он сбрил бороду и уехал с хутора в город с молодой женой-иноверкой.

– Мама окончила училище и поехала работать по распределению в Трабы, – рассказывает дочь Ларисы Карповны Наталия Ильинична. – В тех краях было много староверов, нравы строгие, бороду сбрил – не признают; там и познакомилась с папой. Но дом на Богушевича нам всё же помогли построить – приехали родственники с хутора – отец и два брата, все бородатые. Купили сруб, сделали сначала одну комнату и там жили, пока доделывали вторую часть дома. Готовили на керогазе, керосин для него покупали в магазине, где сейчас ТЦ «Стиль». Потом он стал хозяйственным, а керосин начали продавать на месте «китайской стены», ближе к концу дома.

Папа умер в 78-м, было тяжело, мама искала с кем бы обменяться и через год мы переехали в эту квартиру. Обменялись – мама стала плакать: там течёт, там течёт. «И вам ничего не останется, а так дом был бы» – причитала. Мы с сестрой говорили: «Главное, чтоб тебе хорошо было». Летом на Богушевича лучше, конечно, – речка, простор, а зимой – дров наруби, натопи. А мама у нас была белоручкой, папа к работе её не допускал. Шифер купили подержанный – у нас тогда гонтой была крыша покрыта. Кто папе помогал крышу перекрывать? Я. Маме не разрешил. Или дрова пилить. Мама идёт помогать – через 10 минут бежит: папа прогнал. А меня не прогонял – и огородом занимались тоже мы с папой.

Мама, наверное, в тётю Олю пошла, родную сестру своей матери – бабушки Агафьи. Тётя Оля была очень деликатная – нигде не работала, ничего не заканчивала, жила у порта Пхов на Припяти. А бабушка была младшей в семье, есть фото, где она в белом кружевном платье – кто мог подумать, что у неё будет самая тяжелая судьба? Родила троих, но третьего ребёнка муж не застал – пропал без вести по дороге из германского плена домой, уже после освобождения американцами.

А прадедушку расстреляли в 37-м. Он в Питере служил, женился там на своей, на беларуске. После революции вернулся к себе в деревню, где его арестовали как слишком грамотного. «Много читаешь», – так и сказали.

Мама была таким человеком – ей ничего не надо. Мы говорим: «Мама, ведь удобнее, чтоб буфетик на кухне стоял». Нет. Или кресло-кровать – лучше же его поставить в комнате с телевизором, но стояло оно в спальне, где никто им не пользовался.

Переехали сюда со старой мебелью, ничего нового не покупали. Единственное – в тресте я позже выписала тумбочку под телевизор. Сестра пыталась повесить люстры – не прошло, только лампочки Ильича. Один раз в квартире был сделан ремонт, в 79-м году – на этом всё. Цветы здесь все из моей квартиры, у мамы никогда не было таких излишеств.

В диване до сих пор хранится несколько видов обоев. Мы с сестрой покупали, а мама всё складывала в диван. Причём это не просто покупалось – всё надо было достать. Но маме это не нужно было. Она и в очередях никогда не стояла, даже во времена талонов. Однажды только помню, как на пенсии уже она сходила за хлебом – её сбили с ног и чуть не затоптали в толпе. Покупками всегда занимались мы с сестрой. Но мама не была готова даже к помощи – вымыть окна, например, заклеить рамы на зиму. Быт ей давался с трудом: стирка – это прокипятить пару тряпочек в зелёной эмалированной кастрюле, целый день на маленьком огне. Уборка – кусочком марли весь день мыть пол. Так и жила.

Как-то мы с большим трудом достали секцию. Здесь ничего не было, а в Вильнюсе было; подруге кто-то подогнал машину, мы поехали, купили. И что? Долгое время она стояла на кухне в нашей с мужем квартире, потом отдали кому-то на дачу, потому что мама отказалась наотрез.

Единственная вещь, на которую она согласилась, – это ковёр. Раньше над кроватью висел другой – маленький красный – мы за ним на очереди стояли долго, помню. А этот купили на рынке с сестрой в 90-е годы. Зарплату получишь «пятёрочками», несёшь в пакете, а тут ковры. Их развешивали на заборе у маленького рынка. Принесли – мама, на удивление, не протестовала.

В квартире всегда был идеальный порядок: газетка к газетке, на полу – учебник по марксистской философии – чтобы дверь не портила стол, ногами не шаркать, табуретку на место – на протёртые ножками за десятилетия четыре проплешины на крашеном полу. В квартире ничего не выбрасывалось. Сохранились даже тетради 49-го года студентки мозырской акушерской школы,

где раствором на основе кокаина рекомендуется лечить насморк и зубную боль, гастралгию уймёт настойка опия, при желчных камнях и остром колите поможет он же, но в форме экстракта, а при неукротимой рвоте во время беременности рекомендуется раствор на основе гидрохлорида кокаина – по 1 столовой ложке 3 раза в день.

Лариса Карповна работала акушеркой в сморгонской больнице. В шкафу – шесть платьев, на шкафу – чемодан, с которым ездила на родину в Скрыгалов, стопки журналов «Роман-газета», «Советский экран» и «На экранах», пустые флаконы от ланкомовских духов «Sikkim» и советских «Лель» и пустая коробочка от пудры «Ландыш». Ей было 85.