Сморгонь метала, панка и алкоголя – по местам неформальской юности гуляем с Алексеем Потапенко

Прежде я слушал группу «Дюна», но кто-то принёс кассету METALLICA “Kill ‘Em All” 83-го года – и понеслось.  Все стали со скандалами растить волосы. Я – одним из последних. Я не был бунтарём, мусорные баки не переворачивал, на милицию не наезжал. Мой бунт был скорее философским. Так, например, в детстве я променял бога на Чипа и Дейла. Мама ударилась в религию и меня стала приобщать. Занятия в воскресной школе проходили в то же время, что и “Дисней” по телевизору. Я выбрал второе.

В старших классах был такой диалог:

– Мама, я больше не буду стричься.

– Как так?

– Всё, буду металлистом.

И состриг волосы только перед армией.

После 9-го класса были распределения, писали тесты, кто похуже учился – ушли в другие школы, кто получше – перевелись в нашу. Так образовалась солянка, у многих были друзья в других районах города – сформировалась компания по интересам, не ограниченная рамками гимназии. Мы объединились на основе тяжёлой музыки.

Из того поколения, например, – популярная в городе на тот момент группа MAINSTREAM. В порядке преемственности мы заняли их репетиционную точку – аппаратную, где хранилась аппаратура для школьных мероприятий. Все стены были заклеены музыкальными плакатами 80-х годов. Вот это окно на втором этаже, забитое фанерой, – наша камора.

В группе умел играть только я, на балалайке. Вову Матуса назначили барабанщиком. Юпитеру нравился Клифф Бёртон – стал басистом. Мне сказали: «Ты быстрее всех аккорды переставляешь, будешь солировать».

В гимназии учились и всякие раздолбосы. Не буду называть имя одного – он был старше нас года на три, металлист, достаточно агрессивный товарищ. Подался в сатанюги, резал котов и раскидывал головы на колышках среди этих деревьев под школой. Потом он превратился в обычного гопника и алкоголика.

А это довольно стрёмный двор был, рабочий квартал. Тут жили «нирванисты». Не знаю, кто из них слушал Нирвану, но все ходили в фанатских майках и били рэперов и рэйверов. Впоследствии почти все они пересидели.

Музыку мы продвигали на школьных дискотеках – нигде так часто в городе не ставили «тяжеляк», как у нас. Стали приходить ребята с соответствующими интересами, потому что знали – на дискотеке будет наше музло. Но вскоре эту лавочку прикрыли – слишком много маргинальных товарищей стало стягиваться. Да и на тот момент школам разрешили сдавать помещения в аренду. Приоритетнее было провести свадьбы-поминки, чем школьную дискотеку.

Юпитер познакомил нас с друзьями из Восточного – вся банда стала перемещаться туда. Тусовались в подъезде, бренчали на гитаре, знакомились. Выкручивалась лампочка, вместо неё вкручивалась дичайшая система для запитки магнитофона. Когда нас стали выгонять, мы переместились в теплоузел – кто-то спёр ключи от него.

После того, как перезнакомились с ребятами из Восточного и Вилейской, организовали делегацию для знакомства с коренёвской тусой – там жили олдовые волосатые металлисты. На Комсомольском озере навели марафет. Кто был за панков – сделал ирокезы. Они ставились хозяйственными мылом и подкрашивались гуашью – эту моду привёз Дохлый, он приезжал сюда на лето к бабушке. Надели всё самое лучшее, колоритное и пошли знакомиться – огородами с Вилейской, через Шематово и Светляны.

В Коренях были капканы – дворы, в которых жили рэперы и гопники. Чтоб дойти до своих, нужно было пробраться через вражеские дома. Ну и 6-я школа отличалась ярким характером – на дискотеки залетала банда рэперов, выключала свет, музыку, выводила людей на улицу и начиналась поножовщина.

К музыке на тот момент доступа не было. Многие, относясь к неформальному движению, готовые посадить на нож за Металлику, имели во владении одну кассету и не факт, что её слушали. Часто это была просто принадлежность к движухе и оправдание своих агрессивных подростковых позывов. На учёбе всё это не очень хорошо отражалось, конечно. Постоянно надо было движевать, появлялся алкоголь. Наши кумиры на концертах были пьяные, бухали на репетициях, нам тоже хотелось, чтоб всё было с огоньком.

Что-то пытались играть, но мало кто умел. Инструменты были настолько топорные – не представляю сейчас, как на них можно было что-то изобразить. Сейчас всё легче, можно без проблем купить инструмент и обвес к нему – все эти примочки-комбики, – скачать приложение и научиться играть. В те времена я смог достать за 15 долларов какой-то «Урал». Купил у человека, брат которого на тот момент играл в минской группе: «У меня старая валяется, хочешь – покупай». Я пришёл и офигел. Чувак своим образом олицетворял всё, от чего мы тащились – железные побрякушки, хаер до задницы. Включил гитару – рубанул солячков – у меня крышу снесло: «Неужели я так смогу?» Нюанс был в том, что он играл на гитаре, подключив её под крутую примочку. Я думал, что воткну её в свой магнитофон и буду рубать так же. Правда оказалась печальней, а мы ведь планировали уже играть супер-пупер метал.

На счастье, Юпитер был Кулибиным в электрических вопросах и отыскал в радиожурналах схемы для самодельных примочек. Всё собиралось в мыльнице, на кнопках, выкрученных из старых магнитофонов. Эффект иногда был очень крутой, круче, чем у советских заводских примочек типа «Лель».

А инструменты мы купили в синьковском клубе. Там предполагался музыкальный коллектив, но коллектива не было, а набор инструментов на клуб выписали – бас-гитара, ритм-гитара и ударная установка. За копейки всё это досталось нам.

Главным коммуникатором был Сникерс. Он выкупал за бутылку кассеты и приносил в пакетах – ребята привозили их с заработков в России. Сникерс объединил тусовки, понаходил старых металлеров, которые, мало того, что имели коллекции музыки, но им было чего рассказать, они что-то играли. Например, коллектив DRACULA, в котором играл Саша Соловьёв. Это было шоком. Но преемственности поколений не было, и вся эта жёсткая градация – Металлика, Нирвана – от недостатка информации.

Обо всех новинках мы узнавали из «Metal music magazine» – был такой минский журнал, кто-то привозил. Читали взахлёб, но послушать эту музыку было невозможно. Позже нашли в Молодечно мужика на малом рынке, торговавшего лицензионным «металом» с вот-такенными обложками-разворотами. Конечно, дорого, но собирали делегации и ехали спецом за кассетами.

Самое яркое время из того периода проведено на Вилейской. Ездил туда из центра на своём оранжевом «Аисте», купленном бабушкой по талонам. Там были такие товарищи как Ботаник, Женя-барабанщик, Пэмба – он играет сейчас в сморгонском MEANDR’е. Репточка представляла собой летнюю кухню у Вани Пэмбы на Вилейской. Плакаты, куча советской аппаратуры, бобинников, переделанных под усилители. На тот момент у нас была группа CANIFOL, мы даже записали альбом на микрофон магнитофона, по моему эскизу нарисовали обложку, на почте распечатали. Было там песен восемь, основную массу сочинил Ботаник и пара моих, за которые сейчас дико стыдно.

Каким-то образом меня дёрнуло в сторону «правой» музыки – ура-патриоты, белая раса и всякая фигня. Не знаю, как это получилось. Покупал себе всякое музло типа «Бритоголовые идут». Хотя у самого хаер был будь здоров, но это несоответствие меня не тревожило. METALLICA была заслушана до дыр, хотелось новой крови. Для меня ей стала КОРРОЗИЯ МЕТАЛЛА, которая в какой-то период своего творчества стала увлекаться правыми идеями. Всякие «Кил ту цунарефа», «Ку-клукс-клан». Группа мне дико нравилась, следовательно, я принял и их идеи, на основе пытался сочинять свои песни и пропихивать их в группу CANIFOL. Это дало плоды – в Молодечно был какой-то штаб НБП, они послушали нашу кассету и захотели пригласить нас на концерт. Но мы очканули и не поехали.

Большей частью мы тусовались в беседке у озера в конце Вилейской. Собиралось по 30-40 человек. Было весело, знакомились, завязывали отношения, пьянствовали. Появлялись и личности, которым была не столько музыка интересна, сколько движуха. Приходит чувак в спортивках: «Ребята, как к вам в панки поступить?» И ребята уже изгаляются: «Во-первых, шмотку тащи». Чувак тащит шмотку. В пакете, как сменку. На Вилейской переодевается. «Залезь в мусорку и показывай “фак” прохожим». Чувак безропотно всё выполняет и принимается.

Всё было завязано на алкоголе. Про наркотики здесь вообще никто не думал – это больше столичная фигня. Самогон, вино, и по праздникам – если кто денег нарулил – водка. Я точно знал, что в воскресенье в четыре на беседке будут люди. Мы не разделяли музыку и движение. Как в музыке трэш и угар, так и в жизни. Протест выражался у каждого в разных масштабах. Маме нахамить или ментам.

Потом эту беседку развалили жильцы близлежащих домов. Мы стали ходить на мельницу, к ручью. Через ручей был мостик, под ним спрятана кружка, чтоб запивать алкоголь речной водой. Если взглянуть правде в глаза и запикать тему музыки, мы были самыми обычными гопарями.

Уже проучившись несколько курсов в универе – новая компания, новые интересы, литература, музыка, – стал слушать всякий психодел. В Сморгони я даже подумать не мог, что такое фуфло может нравиться – только Металлика, только Мановар, только Каннибалы. Приезжаешь из Гродно– здесь вообще ничего не меняется, затхлость – меня это сильно угнетало. Ребята пьют то же вино «Орбита», ноль семь, самое удобоваримое. Что-то рассказываешь, а тут один интерес: «Есть чо вмазать?» Многие из компании поспивались. Заносило людей в разные стороны, но я рад, что многие всё же ачуняли. Хотя естественный отбор своё взял. Кто сильно бухал – или закодирован, или загнулся.

Нам было комфортно, никто не стремился уехать. Не было информации – не было соблазнов. Когда я учился, сложилось мнение, что тут всё закончилось. Со временем оказалось, что тут есть интересные люди, которые развивались в своих тусовках. Люди, имеющие возможность жить в крупном городе, умные и грамотные, – живут здесь. Не оттого, что некуда деваться – они сознательно вернулись. Надеюсь, я в скором времени тоже вернусь. С возрастом потребность в большой тусе отпадает и всё снова стягивается в родное болотце, в трясинку.

*Фото для коллажей – Алёна Лук